Текст: Константин Смолий
Машины вокруг нас меняются, но принцип их действия остается прежним: выверенное управляющее воздействие дает предсказуемый, обычно полезный человеку результат. Машина необходима человеку, однако наша зависимость от нее рождает подчинение человека машине. Удастся ли нам избавиться от него?
Творение машины
Согласно классическому пониманию, машина — это устройство, которое преобразует любую энергию в механическую. По сути, механическая энергия — это энергия движения и взаимодействия объектов; другими словами, это способность устройства совершать механическую работу. Неудивительно, что зарождение машинной цивилизации в Новое время наступило вскоре после создания механики как важнейшей в ту эпоху отрасли знания. К тому времени, как Исаак Ньютон в 1687 году сформулировал свои знаменитые законы механического движения, европейская цивилизация накопила достаточный объем как теоретических знаний по механике, так и практических наблюдений за поведением механических приспособлений. Уже были открыты многие законы, введены понятия, изобретены орудия и машины. Ньютону оставалось лишь выразить накопленный опыт в изящных формулах, и у цивилизации машин появилась прочная и незыблемая опора.
Все это было бы невозможным, если бы европейская культура в предшествующие века не шла по пути возвеличивания разума и признания его главной творящей и преобразующей силой. Мир устроен разумно, ведь создавший его Бог — сверхразум. Но после Средневековья Запад стал отходить от господства христианства, и даже Бог стал мыслиться лишь как Творец, после завершения творения ушедший в сторону. А мир существует по данным ему Создателем незыблемым законам — как часы, которые нужно запустить, а дальше они способны работать без регулярного вмешательства извне. Итак, мир разумен, он функционирует по неизменным законам, а задача человека — открыть их и записать на математическом языке — языке природы. Механика и стала учением о мировых законах, выраженных в элегантных формулах. А машина превратилась в символ мира в миниатюре — мира, в творении которого человек окончательно перехватил роль Бога.
Машина как образ и подобие
Более того, машина стала универсальной моделью мироздания: с познавательной точки зрения даже биологические системы оказалось продуктивным представлять в виде механических. Многие ученые-физиологи призывали не ограничиваться анатомическим театром, в котором человека показывают мертвым: нужно анатомировать живых людей, чтобы видеть механическую работу, производимую телом.
Какую-то сверхмеханическую субстанцию, руководящую человеком, наука Нового времени не фиксировала. И дело дошло до того, что и сам человек был объявлен машиной: апостол механистического материализма Жюльен де Ламеттри в 1747 году публикует книгу «Человек-машина», в которой представляет организм как самозаводящуюся машину. Места душе в такой картине мира уже не оставалось, ведь даже деятельность сознания представала как механическое взаимодействие чувственных впечатлений внутри Я.
Господство механистического материализма оказалось удобной почвой для становления хозяйства, основанного на машинном труде — его расцвет пришелся на XIX век.Индустриальная экономика по производительности на голову превосходила любые доиндустриальные формы хозяйствования. Она преображала мир вокруг себя, и машина продолжала служить образцовой моделью, только уже не для постижения мира (науки к этому времени давали уже более сложную картину мира), а для организации социального универсума. В противоположность романтизму, представлявшему общество скорее как органическое единство, позитивистская философия формулировала сугубо рациональный, механистический идеал социальной организации. Отсюда все эти пресловутые идеи о том, что человек — лишь винтик государства-машины: оно работает, пока люди-винтики и люди-шестеренки работают исправно.
Человек как шестеренка
Но что значит исправно? В механистической картине мира человек сводился лишь к одному — функции. Его индивидуальность не только не нужна, она вредна, как вредно попадание в механизм нестандартной детали. Стандартизация и повторяемость — вот идеалы индустриальной цивилизации. А еще— полная управляемость: если ты нажал на кнопку, ты должен получить предсказуемый результат. Нечто «слишком человеческое», превосходящее функциональное измерение человека, для идеально управляемой машины все равно, что палка в колесо. Иррационализму здесь места нет.
К концу XIXстали появляться и соответствующие теории. Так, Макс Вебер исследовал бюрократию как рационально организованную силу, управляющую общественными процессами. А Фредерик Тейлор разработал принципы научной организации труда и менеджмента. Человек в таких теориях действительно низводился до уровня детали, унифицированной и стандартизированной. У Тейлора дело доходило до учета механических движений рабочего с тем, чтобы убрать лишние движения и оставить только производительные.
Человек становился придатком оборудования, стремящегося произвести максимальное количество продукции за единицу времени. И хотя Ленин называл тейлоризм системой порабощения человека машиной, в СССР во время индустриализации стали адаптировать научный менеджмент труда Тейлора и Форда для советских нужд. Например, был создан Центральный институт труда, руководитель которого Алексей Гастев стремился привить русскому рабочему правильную трудовую культуру — предельно эффективный труд, в котором нет ни одного неправильного движения. Человек, даже выполняющий элементарные операции вроде забивания гвоздя, должен быть как машина — одинаковый результат при одинаковом усилии.
Интересно, что Гастев приводил в пример правильной организации труда немецких рабочих, у которых с трудовой культурой якобы все очень хорошо. Однако в то же время — в 20-е годы XXвека — в Германии раздавалась гуманистическая критика современной машинной цивилизации Запада, стирающая индивидуальные черты рабочего. Эта критика в стремлении побороть отчуждение человека от результатов собственного механического труда напоминала марксистскую, только не предлагала однозначного выхода из ситуации. Были, конечно, романтические устремления к средневековому ремесленничеству, но цивилизация редко движется вспять.А когда случилась Вторая Мировая война и германский народ показал крайне негативные черты механистического общества, где каждый винтик бездумно выполняет приказ свыше и не вносит в труд ни капли личности, машина окончательно потеряла роль общественного идеала.
От механики к интеллекту
Кроме того,в послевоенном мире уменьшаться стала и роль индустриального производства как драйвера общественного развития. Постепенно на первый план выходили электрические и электронные приспособления, которые тоже преобразовывали энергию в полезную работу, но уже не всегда механическую. Однако нельзя сказать, что мы полностью разорвали обезличивающую нас связь с машиной. Во-первых, их по-прежнему много вокруг, а во-вторых, их роль в производстве товаров до сих пор ключевая. Сколько ни говори про информационный век, товары нам нужны не меньше, чем раньше.
Поэтому происходит симбиоз: машины оборудуются электроникой, помогающей им быть еще более производительными, а электронные устройства копируют многие черты традиционных машин. Например, однозначность реакции на управляющее воздействие — «нажми на кнопку, получишь результат». И так же, как раньше, внутренность технических устройств скрыта от пользователя, из-за чего между работой на устройстве и управлением им сохраняется зазор. Знание, на какую кнопку компьютера нужно нажать для его включения, еще не есть подлинное управление им. Может быть, компьютер больше управляет нами, чем мы им? Так что в этом смысле мы вполне можем даже самые современные гаджеты называть машинами.
Безусловно, ценность человеческой индивидуальности за последние сто лет повысилась. Характерный пример — роботы. Да, это тоже машины, но если раньше человек мимикрировал под машину, то теперь машина мимикрирует под человека, стараясь быть максимально неотличимой от него даже внешне. Пока получается с трудом, но прогресс неостановим. Когда-то человек создал машину по своему образу и подобию, заменив собой иного Творца. Но машины копировали только механическую сторону человеческой деятельности, преодолевая наложенные природой на людей ограничения. А потом и вовсе почти подчинили человека, не удовлетворившись ролью придатка. Теперь же человек продолжает начатую линию по созданию рукотворного себя, только уже не ограничиваясь механикой, а посягая на разум и интеллект. Но не получится ли однажды тот же итог — не станет ли машина из подчиненного властительницей?
