Планирование основательно вошло в нашу жизнь. С планами мы встречаемся повсюду, и даже вставая утром, стремимся распланировать свой день. Это вполне объяснимо: человек планирует, потому что хочет получить власть над своим завтра. Ведь если вы исполняете чужой план, власть над вашей жизнью принадлежит не вам.
Что такое план?
Планирование того или иного процесса заключается в определении действий, которые нужно предпринять от его начала и до завершения. Но определить мало, нужно еще подготовиться к выполнению этих действий, выявить возможные неожиданности и предусмотреть средства для минимизации их вредных воздействий. Поэтому планирование — это комплексная деятельность, включающая постановку цели, определение средств, анализ рисков и создание материальной базы для реализации плана. Для грамотного планирования необходимо системное мышление, ведь план — это организованное знание о желаемом будущем. Чем больше срок и грандиознее предполагаемое свершение, тем больше переменных нужно ввести в «систему уравнений» вашего плана. И тем выше шанс, что что-то пойдет не так.
Поэтому любое планирование неизбежно носит вероятностный характер. Однако планировщик не может довольствоваться высчитыванием вероятности наступления желаемого будущего, он стремится к точному и неотвратимому исполнению плана, а значит, старается превратить его в программу. По сути, качественное планирование — это программирование будущего, борьба с неопределенностью, хаосом — негативной ипостасью свободы.
План как идеологическое понятие
На первый взгляд, для всех нас свобода — это безусловная ценность, и даже подчеркивание ее хаотической стороны не способно лишить свободу магической привлекательности. Однако при переходе с уровня личности на уровень социальных макрообъектов мы встречаемся с господством конструктивизма: будущее социума в целом и отдельных его подсистем видится результатом сознательных конструкторских усилий. А в основе их лежит планирование как маяк порядка в океане человеческого хаоса.
Среди идеологов свободного рынка выделим экономиста, лауреата Нобелевской премии Фридриха фон Хайека. Книга, в которой он критиковал экономическое планирование и неизбежное в этом случае вмешательство государства в экономику, имеет характерное название «Бегство от свободы». Якобы начав регулировать объемы производимого и потребляемого, государство не остановится и начнет регулировать другие сферы жизни общества, наступая на свободу по всем фронтам. Тоталитарный характер СССР был для Хайека жупелом для отпугивания западных интеллектуалов от идеи планирования.
Так понятие плана приобрело устойчивый идеологический окрас, начав ассоциироваться с советской системой. И в условиях разгоревшейся в середине ХХ века холодной войны идея необходимости планирования пробивала себе дорогу с трудом. Пока, наконец, другой экономист-нобелиат, Джон Гэлбрейт, не провозгласил: планирование — это уже реальность. Данность нового индустриального общества, сформированного на основе концентрации капитала в гигантские корпорации. Планирование требует сама логика массового производства, основанного на индустриальных технологиях.
Корпорация VS Рынок
Суть в том, что крупная корпорация больше не может полагаться на рыночный механизм, гармонизирующий спрос и предложение. Массовое производство требует долгой организационной подготовки, а значит, и временных затрат. Предположим, автоконцерн решил выпускать новую модель. Он должен разработать и смонтировать производственную линию, заключить договоры на поставку сырья и комплектующих, провести рекламную компанию. Такая подготовка, всегда включающая инженерные решения по поводу сложной производственной технологии, может растянуться на несколько лет. И потому все необходимые действия планируются заранее.
В идеале план должен определять цену сырья, ведь если в результате колебаний рынка она взлетит, производство может стать нерентабельным. Таким же оно станет, если вдруг на рынке упадут цены на продукцию. Так что эти переменные в плане должны стать постоянными. Но тогда свободная рыночная стихия становится врагом топ-менеджмента, планирующего свои действия на годы вперед. Расчет потребности и распределение материалов, машин, рабочей силы и услуг подрядчиков — все это может оказаться пустой тратой времени. И чтобы этого не произошло, корпорация, во-первых, заменяет рынок как механизм, определяющий то, какая продукция будет производиться, авторитетным решением топ-менеджеров. А во-вторых, стремится отменить рыночную стихию в масштабах всей экономики, ведь для стабильного существования корпорации необходимо свести к минимуму неопределенность и ее последствия.
Какие средства для этого можно использовать? Прежде всего, вертикальную интеграцию. Зависимость нефтеперерабатывающего завода от цен на нефть будет ниже, если в структуру вертикально интегрированного холдинга входит нефтедобыча. И еще сеть заправок, чтобы сильнее влиять на цену конечного продукта. Тогда взаимоотношения с контрагентами становятся для компании внутренним, и потому контролируемым процессом, поддающимся планированию. А если корпорации не удается поглотить связанные с ним в единый цикл компании, делу планирования поможет система долгосрочных контрактов. Наконец, если укрупнение корпорации идет успешно, то можно замахнуться на установление монополии — давно проверенное средство ограничения стихии рынка.
Конвергенция двух систем
В итоге оказывается, что планировщики крупных индустриальных корпораций должны обеспечивать положение, когда планируемое предложение равно планируемому спросу. И на рынке устанавливается равновесие не благодаря ценовому механизму, а благодаря плану, замахивающемуся на контроль общественного потребления. Джон Гэлбрейт обратил внимание, что такая ситуация делает индустриальное западное общество похожим на СССР с его системой планирования производства и потребления. Что не удивительно, ведь в нашей стране в основе экономики лежало производство с примерно такими же индустриальными технологиями. «Современная крупная корпорация и современный аппарат социалистического планирования являются вариантами приспособления к одной и той же необходимости», — пишет Гэлбрейт в 1967 году. Эти соображения, кстати, легли в основу теории конвергенции двух систем, согласно которой СССР и Запад во главе с США, при всем различии идеологий и форм собственности, становятся постепенно ближе друг к другу — исключительно благодаря схожести индустриального базиса, накладывающего на функционирование всей социальной системы общие требования.
Естественно, официального признания в Советском Союзе эта теория не получила. Однако у нее нашлись сторонники, в частности, академик А. Д. Сахаров, яркий представитель научно-технической интеллигенции. С одной стороны, эта интеллигенция являлась важным звеном хозяйственного механизма (а уж паритета в гонке вооружений без нее вообще было не добиться), а с другой, она зачастую находилась во фронде к правящему режиму. Ведь при всей ее важности она была лишена явных и действенных механизмов влияния на принятие властных решений. И это роднило ее с западными коллегами, ведь в капиталистической корпорации, как считалось, власть принадлежит собственнику, капиталисту, предпринимателю старого типа.
Победа технократии
Но ирония в том, что в Америке власть капиталиста подвергалась сомнению с начала ХХ века. Это мелкий предприниматель прошлого мог легко распоряжаться своим предприятием, а вот после перерастания компании в крупную индустриальную корпорацию он был вынужден оставить свой волюнтаризм и все больше полагаться на менеджеров и технических специалистов, владеющих реальными ключами от усложняющейся технологии. Так под несмолкающие оды предпринимателю или партработнику реальная власть и на Западе, и в СССР переходила к технократии. Именно технократы, опиравшиеся на конструктивистский подход в овладении пространством и временем, постепенно становились главной властью. План как организованное знание о будущем — их важнейший инструмент, и в стремлении запрограммировать будущее они превратились во врагов не только рынка, но и свободы вообще.
Современный этап развития общества называют постиндустриальным: промышленное производство потеряло статус ведущей силы социального прогресса. Но технократы не оказались на обочине, напротив — источник власти окончательно переместился от капитала к организованным знаниям. Поэтому постиндустриальную фазу еще называют информационной. И планирование играет в ней важнейшую роль. Технократы в правительстве мыслят проектами, сочиняют программы долгосрочного развития и даже бюджет принимают сразу на три года. Технократы в образовании пишут учебные планы. Технократы в правоохранительных органах спускают планы по раскрытию преступлений. Технократы в бизнесе разрабатывают стратегии развития компаний и детально прописывают этапы бизнес-процессов. И даже мелкий предприниматель, далекий от забот гигантской корпорации, начнет дело, вероятно, с бизнес-плана, ведь без него другие технократы едва ли будут относиться к нему серьезно. Все они стремятся властвовать над своим завтра, используя план как преграду хаосу неструктурированного будущего, грозящего опасной неопределенностью — неизбежным условием свободы.
Константин Смолий
